Леска для спиннинга

Журналист В. М. Дорошевич говорил, обращаясь к Варламову: Вы подходите к подсудимому Ахову и среди сумбура диких мыслей, странных чувств этого самодура находите сразу одну фразу, нужную для вас, которая все объясняет:

- Я человек богатый! С каким убеждением, каким величием Ахов у вас произносит эту фразу .

При этом образ, созданный Варламовым, был лишен всякого схематизма. В созданном им характере были разные оттенки, многообразные и сложные черты, но все было подчинено главной его причуде. Ахов Варламова цельная натура, непоколебимо уверенная в своих правах, в том, что пупом вселенной служит его капитал, который дает ему право делать все, что он пожелает. Если вам необхоимо купить леску для спиннинга, тогда посмотрите леска для спиннинга на этом сайте.

Просто, жизненно и вместе с тем удивительно красочно дает г. Варламов ряд постепенно нарастающих аккордов самодовлеющего, самопоклоняющегося миллиона, которому вначале нет препон от семьи Кругловых. И поэтому настоящею эпическою трагедией в исполнении артиста звучит перелом пьесы, когда сначала Ипполит, потом Кругловы отказываются искательно пресмыкаться у ног миллионера.... И когда Ахов - Варламов плачет, ревет белугой, жалуясь на теперешних людей, которые вот его, Ахова, не уважили, то этим слезам веришь: именно так и мог захныкать такой Ахов!..

Исполнение Варламова замечательно не только своей крупностью, яркостью и выразительностью, но прежде всего простодушием, убежденностью, наивностью, раскрытием правды Ахова изнутри, что придает краху его представлений о жизни характер почти эпической трагедии. А этого и требовал образ Ахова, созданный Островским.

Глазную особенность сцен и картин из московской жизни, их художественного пафоса мы хотели бы выразить словами одного из мастеров русского жанра Б. М. Кустодиева. Он писал о голландских художниках:

У них масса анекдота, но анекдот этот чрезвычайно убедителен, потому что их искусство согрето простой и горячей любовью к видимому. Голландские художники любили жизнь простую, будничную, для них не было ни высокого, ни пошлого, низкого, все они писали с одинаковым подъемом и любовью

Любовь к живой жизни, ее пестроте и разнообразию, неиссякаемый юмор в раскрытии ее противоречий, а главное - мастерство изображения, отделка внешности до степени, которая называется оконченностью, вот источник обаяния этих сцен Островского.